УЗЫ
Дорога
«Нет мудрее и прекрасней...»
Пролегла по белу свету дальняя дорога;
ни начала, ни конца ей, сколько ни гляди.
А у самого у края ясень рос убого.
Знать, судьба его такая – бог не приведи.
Мир летел, спешил куда-то в будущность из были,
время призрачное мчалось на лихой арбе.
А у самого у края, поседев от пыли,
так и жил один тот ясень, трудно, по судьбе.
Разве в зной иль в час негожий
даст кому приют;
тяжесть снимет с плеч прохожий,
птички запоют.
Я и сам, кто в путь пускался,
уставал зело,
мимоходом прибивался
под его крыло…
Годы шли, гремели грозы, ветры проносились...
Он ещё стоял всё так же на своём краю;
только старый ствол изранен, ветви оголились,
и клонил уже седую голову свою.
Так, устав от жизни бренной, ждут её развязки,
грусть чиста, душа смиренна, в ней покой настал.
Это только мы такие – выдумали сказки,
будто счастие куётся. Что оно – металл?
А какое нынче время! Скорости крутые!
Перестроена дорога - и в длину, и вширь.
Мчатся бешено машины в дали золотые.
Впереди – виденье рая, по краям – пустырь.
Что-то ветры стали суше и дожди скуднее.
(И без жертв не обойдутся новые дела).
Дорога ли жизнь? Дорога властвует над нею.
Ни прекрасней, ни мудрее... Копоть да зола.
1988
* * *
Любви повсюду чудились приметы.
Как не поверить сердцу своему?
Но только сердце юного поэта
себя не доверяло никому.
Чудак! Он так хотел любови вечной!
В реальности от жизни отставал;
с наивностью своею человечной
он этот мир жестоким признавал.
О, дай мне, Бог, хоть в долг, судьбу иную!
Пусть жизнь мне будет – вера и страда.
Когда ж любви хоть каплю заслужу я, –
отдам её покинувшим стада.
Ах, да... Признаться, - по душе мотивы,
когда бы оставался он – поэт,
хоть изредка, хоть чувствами. Но – нет.
(И я болел стихами с детских лет,
забытыми доныне справедливо.)
Вот юность минула и зрелость подлетела.
От замыслов – ни дыма, ничего.
И наша дружба также отгорела,
когда о ней судил он делово.
Он отдалился. А меня – задело.
Хотя я чем достойнее его?..
И то, что сочиняю не для дела
да всё переживаю: для чего?
1985
* * *
Хорошо бы-хорошо
не печалиться, дружок,
не печалиться, дружок, понапрасну.
Ведь чего не суждено,
не дождаться всё равно.
Хорошо бы-хорошо жить прекрасно.
Погляди: по улице
люди мчатся, бедные.
Перестроечно. Морозно. Угодно.
Ты – такой же. Хмурится
отраженье бледное
в зеркале. Эх, хорошо б жить свободно.
Разбежалась, пронеслась,
замечталась, обожглась
вешняя твоя пора, запропала.
И душа не вознеслась,
и одёжка не пришлась.
Хорошо бы-хорошо – всё сначала.
Но, чего не суждено...
Я сижу, гляжу в окно.
Мысли спутаны, а муза спесива;
на меня – как на кино.
Что ж, прощай навеки. Но –
хорошо бы-хорошо жить счастливо!
1988
* * *
Не сбылось. Навалилась беда.
И жестоки вопросы с ответами.
Скован узами и обетами
безнадежно и навсегда.
Вечер тянется. Годы летят.
Вот уж ясно – что завтра не сбудется.
Так тоскливо, уныло и буднично
за окошком трамваи звенят.
Нынче в доме не та тишина.
Всё пропитано нервным отчаяньем.
В дальней комнате, будто нечаянно,
простонала в постели жена.
Так всю ночь: то фонарь за окном,
ослепляющий очи бессонные,
то во сне вдруг заплачет ребёнок...
Твой ребёнок в доме чужом.
1988
Повод и причина
Чёрным грачом на исходе недели
ты появляешься в доме своём.
Ночь до утра в неуютной постели
снова мы терпим с тобою вдвоём.
С каждым рассветом всё горше утраты,
всё неприглядней за окнами свет.
Вот и опять упрекаешь меня ты
в том, что случилось, и в том, чего нет.
В том, что я выгляжу белой вороной,
в том, что отстал от фортуны хвалёной,
зря истощал, не угнавшись за ней,
денег не нажил, утратил друзей...
Ты говоришь: «Неудачник несчастный!
Честный, а толку – с козла молока!»
(То ли вообще не везёт мне ужасно.
Или не ладится что-то пока).
Мы не устроены жить как живётся;
каждый измучился в доле своей.
Ты упрекаешь меня в чём придётся –
в бедности, в чести, в потере друзей...
Повода ради - ну что не взболтнётся!
Повода ради причина найдётся –
вновь ощутить, как нам быть нипочём
белой вороной и чёрным грачом.
Узы
«Знаю, кто опутан узами, тот – потерянный человек,
ибо нечто инородное пустило корни в его душе»
Джозеф Конрад
Я хотел бы любить –
так, как верящий в идеалы.
Будто палец в висок –
откровенность без тени вранья.
Я хотел бы любить,
если б этого не было мало
или если бы мог
обмануться и я был – не я.
Я хотел бы любить,
разрушая канонов границы;
я хотел бы любить,
познавая прекрасную новь.
Я б желал её пить
жарким ртом из бездонной криницы
и желал бы объять
необъятую эту любовь.
Я хотел бы любить,
но без вечных бесплодных терзаний,
чтоб несбыточных грёз
мне в бредовом уме не таить.
Я хотел бы любить,
не страшась роковых испытаний,
не скитаясь, как пёс,
оттого, что не смог угодить.
Я хотел бы любить,
чтобы голову чувство теряло...
Не могу сгоряча.
Не сумею себе изменить.
Вот колчан опустел,
и уходит Амур с пьедестала,
жалко крылья влача
и бесстыдство стараясь прикрыть.
Да, я мог бы любить –
так, чтоб пели счастливые музы,
чтоб высокий мотив
подбирать к благородным словам.
Как дышать мне и жить? –
всё святое опутали узы.
И разрушен мой Храм.
Лишь осталась химера – я сам.
Да, я мог бы любить...
Что ж глядишь на меня ты с усмешкой?
Не поймёшь всё равно,
ведь понять – не колени раскрыть.
В твоих мыслях одно:
кем я буду – орлом или решкой?
Ну а мне не дано
ни того, ни другого. Как быть?...
1989
* * *
Мне страшно здесь, и пусто, и темно.
Пора в дорогу. В этом лишь спасенье.
Пусть из души повыветрится зло,
забудутся обиды, пораженья
и всё, что я возвёл на пустяках...
Пора, пора – в дорогу, от мытарства,
пока надежда есть и разум не зачах,
испробовать последнее лекарство...
* * *
Ты им песни свои не пой,
ведь они никого не слушают.
Хоть и рвётся наружу строка,
затаи её в бедной груди.
Они станут острить вразнобой...
Но не то, что покажешься скушан, –
ты не трогай их чёрствые души.
Просто вовремя уходи.
Эти чувственные лады,
струны плачут от боли и ласки,
и утешат они, и поймут
на жестоких ухабах судьбы.
Да воздастся тебе за труды
за последней верстой этой тряски,
где на каждую светлую сказку
злые тени наводят жлобы.
Может, выживешь, может – нет,
но станься собой, поэт.
И тогда будет честен круг,
и тогда будет предан друг.
Вот тогда мы споём, споём
и друг друга поймём, поймём.
1990
Утреннее
Боже мой, как мало
у меня друзей!
Да, не прилипала
я, не ротозей.
* * *
Я не хотел его обидеть,
и предан был не им одним.
И он был вынужден увидеть,
как мне неловко перед ним.
* * *
Дурак надеждами питался.
А поумнев, за дело взялся.
* * *
Откуда это?
Будущее неясно и зыбко.
Прошлое одухотворено и очеловечено.
Прошлое, ты моё бесценное сокровище.
Уважаю тебя, с моими обретениями, ошибками, горестями
и счастьем говорить об этом в сей час.
Чотири літа
Ти хитрощі маєш.
А я знову зп’яну.
Ти в мене питаєш,
від чого я в’яну?
Ти дивишся в очі
мені сумовито.
А я все торочу
про якіїсь літа.
Якщо перше літо
принесе кохання,
то на друге літо
чатýють страждання.
А на третє літо
випаде дорога.
А вже на четверте –
не люби нікого.
Якщо перша осінь
дасть натхнення сили,
то вже друга осінь
серце зажурила.
А на третю осінь –
хмари звідусюди.
А вже на четверту –
лихо тобі буде.
Перша зи́ма, зима –
світлі сподівання.
Друга зима, зима –
марнії старання.
А на третю зиму –
тікати, тікати.
А вже на четверту –
нікуди пристати.
Перша вéсна, весна
обіцять чудесна.
Друга весна, весна
зраджує безчесно.
А на третю весну
тільки й те, що муки.
А що на четверту? –
розпачі й розлуки.
Що далі робити,
чого ще чекати?
Чи я буду жити?
Чи зможу кохати?
Чи вже мені доля
лишилась єдина:
самотня людина,
самотня людина.
1990
* * *
Суматоха, будничность, отчаянье...
Так уходят годы в никуда.
Я и не заметил, как нечаянно
полюбил чужие города.
Ну а тот, родной, в глуши затерянный,
ждёт меня, не зная ничего.
Там верба с черёмухой у берега,
все приметы детства моего.
Там дожди грибные землю радуют,
там садов вечерний аромат,
тихими ночами звёзды падают
в травы слушать пение цикад,
и сияньем вечности увенчана,
в речке отражается луна...
Так ты в моей памяти отмечена,
родина, родная сторона.
Где старушки, поутру спешащие
за рублём сердешным на базар,
бедные, простые, работящие,
им и рупь за труд как Божий дар.
Девки молодые, беспородные.
Да порода – это ерунда.
Там такие данные природные,
что куда нам браться, господа!
...Помню, как ушёл оттуда ранним я.
Каюсь – не жалею ни о чём.
Родину – и счастье, и страдания –
я несу в котомке за плечом.
Знаете, как трудно это высказать,
переживши беды, бесприют?..
Умные, мы часто смотрим искоса,
если нам любовь преподают.
В городах чужих нас кружит бешено
карусель чудная дней-деньских.
Что же на крови-то в нас замешено?
От соблазнов, от потреб каких?
Суматоха, будничность, отчаянье...
И порой спасения не чаю я.
Вот приметы нынешнего дня.
Но посмотришь в небо – отражается
вечность в нём, и детство не кончается,
и глядит, как мама, на меня...
1989
* * *
...А ещё бывали дни жестоки:
некуда и не к чему стремиться,
и друзья становятся далёки,
и душа не в силах возродиться;
женщина твоя – твоя потеря,
а другие – все они чужие.
И живёшь ты, ни во что не веря,
в эти дни жестокие и злые.
Ну а дни перерастают в годы...
Что ни год – то меньше остаётся...
Бесприютным призраком свободы
в сердце одиночество скребётся.
И надежды нет на перемены.
Сам в себе не в силах разобраться.
И тесны в дому и давят стены,
от которых некуда податься.
Донимают рабские заботы.
Из души отчаянье сочится.
Жизнь проходит мимо, стороною...
Нет, всё это было не со мною.
1989
* * *
И.В.
Ты помнишь, какими мы были? –
близкими, сложными, дивными,
как жили волшебными звуками,
мечтали, слагали стихи...
А как мы беспечно любили!
Какими мы были наивными!
И как искупали разлуками
бездумности юной грехи.
Ты помнишь, какими мы были?
Мне нынче так больно и тягостно.
И гложет тоска безысходная,
и плачет гитара о нас.
Но годы над нами кружили...
И мы уже столько прожили,
что вспомнить, какими мы были,
почти невозможно сейчас…
Ты видишь, какие мы стали? –
взрослые, трудные, разные...
Теперь уже даже не верится –
неужто мы были близки?
И что нам в наследство досталось
от сада любви? Что осталось
от чувства, что вечным казалось?
Тоска. Иссушенье. Пески…
1989
Из воспоминаний о юности
Это –
далеко-далеко
в прошлом –
между нами черта.
Где-то –
высоко-высоко –
исчезает наша мечта.
Из авторской песни
Мы с тобой мечтаем вместе.
Как прекрасны наши песни!
Мы одни, и ночь ещё длинна.
Ты меня, конечно, любишь,
и уже не позабудешь,
и такая близкая, одна.
За окном вздыхают клёны.
Мы ещё не умудрённы.
Как наивен я и как раним!
Мне б любовь хранить от муки,
мне б не знать с тобой разлуки.
Что же это мы творим!
Дальние края, тревоги.
Ранняя печаль дороги…
Удержи меня, не отпусти!
Столько лет прошло. Но снова
ты приходишь из былого:
«Ты меня…» –
«И ты меня прости…»
Апрель 1989
Песенка - посвящение студентам
Мы сидели в общежитии, пели, говорили...
Жизнь текла в своём развитии, допивался чай.
Если где-то вас обидели или позабыли,
не отчаивайтесь, братцы! Прошлое, прощай!
Синий вечер ожидания новых расстояний...
Но как чудно, по-домашнему выглядит уют.
Хватит нам ещё на каждого встреч и расставаний.
Ах, уймите эти струны! Что они поют?
Но звучат они, волшебные, и дрожат от страсти.
Мы свою удачу бедную, может быть, спасём.
Лейся ж, музыка целебная, сердце, веруй в счастье!
Только раз живём на свете, так вот и живём.
Мы сидели в общежитии допоздна без дела.
Жизнь текла в своём развитии, допивался чай.
Оглянулись и увидели: время пролетело!
Так вот всё и происходит, будто невзначай.
1989
Бабье лето
Я привык всё таить в себе,
одиночество мне не странно.
Но... если странным кажусь тебе,
не суди обо мне пространно.
Всё так явно: то боль, то страх,
плоть взволнована, вихрь видений,
то слова ворошу в стихах,
то теряюсь в кругу сомнений,
то казённые всё дома,
серый цвет коридорных буден,
неприкаянность, кутерьма,
неуют да чужие люди;
то метель над землёй метёт,
то от зноя желтеют травы...
Вот и первый свой знак подаёт
эта осень, горчей отравы.
Она дышит своим холодком,
не глядит, что душа смятенна.
Сердце теплится угольком,
угасающим постепенно...
Только ты одна погоди!
Пусть всё прочее канет где-то.
Полюби меня, полюби,
даже если и странно это.
Бабье лето... А может, весна,
если вдруг оживёт надежда.
Ты, наверное, так нежна!
Так в глаза мои смотришь нежно!
Не пройди стороной, пригуби
то, что дарит нам бабье лето.
Даже если и странно это,
полюби меня, полюби.
1989
* * *
Слагающий гимны любви
души не спасёт от печали.
Реальность ясней, чем виденья.
И значит, прозрению быть.
Октябрь. Косые дожди
по стёклам струятся ручьями,
наивными, как уверенья,
которым недолго жить.
Соблазны ты зря не буди,
не надо пустых обещаний.
Та слабость (теперь уж я трушу)
не станет мне тяжким венцом.
Пусть лучше косые дожди
по стёклам струятся ручьями.
Но жаль, что открыл тебе душу.
Я больше не буду глупцом.
Песенка сентиментального бродяги
Обо мне не тревожься напрасно,
не томи, никуда не зови.
Ты со мной вечно будешь несчастна.
Не хочу я несчастной любви!
Ах, любовь! Что за странное чувство!
Я тебя приласкал – ну и что ж!
Свято место не может быть пусто,
а любовь ты другую найдёшь.
Вот ты снова вздыхаешь и плачешь,
а я бомжем усталым гляжу.
У тебя ещё будут удачи,
не печалься, что я ухожу.
Не жалей, береги идеалы
и не думай о том, что грешна.
Нынче ты ничего не теряла,
всё равно будешь чья-то жена.
Обо мне не тревожься напрасно.
Посмотри – я не твой идеал.
Ты со мной вечно будешь несчастна.
Я ведь просто тебя приласкал...
1990
* * *
Без прошлого и без потерь
мы не останемся, права ты.
И вот – незапертая дверь.
А там – в свечах – твои пенаты...
И там такая тишина...
И ты лежишь. Грешна, грешна...
Я всё ещё могу войти
и в тишине тебя найти.
Я всё ещё хочу понять –
какую милость обретаем?
Уже и Рай необитаем,
и порознь движемся опять.
В тебе всё теплится весна.
Мне моя молодость страшна.
Но снова грань переступаем.
Свеча. Тревога. Тишина...
Песня о двух фантазиях
Две эти странные, непостижимо случайные
наши фантазии, жаркие, грешные, тайные...
Им не искать уже смысл мироздания.
Что им теперь суета и страдания,
смех и стон? –
сон.
Это не облака тень растворяется
в вышине –
это фантазии наши теряются
в тишине.
Может быть, там они вместе останутся
и никогда, никогда не расстанутся –
в вышине,
в тишине.
Ах, это чудо – блаженство слияния
двух надежд!
Ах, это чудо – свобода без граней и
без одежд!
Ах, это чудо – дорога небесная!
Ах, эта музыка – слышишь? – чудесная,
ясная,
страстная!
......................................................................
Дымку волос твоих утром, прощаясь, потрогаю.
Не провожай меня грустной, усталой и строгою.
Наши фантазии недостижимые.
А мы гонимые.
А мы ранимые.
Странные...
1990
Мне хорошо
Мне хорошо. Мне надо в это верить,
пусть обмануться, забывая суть.
Были бы стены и двери,
можно прожить как-нибудь.
Пусть у меня убогое жилище.
Я ведь не балован. Отчего ж роптать?
Надо быть выше и чище,
чтобы на быт не взирать...
Мне хорошо, и мой рассудок волен,
мне надо верить, что я не обречён.
Нет, не собой я доволен,
нет – я судьбой восхищён!
Мне хорошо, что я ещё не спятил,
что никого я не учу, как жить.
Мне бы на собственном платье
рваные дыры зашить.
Мне хорошо наедине с мечтою.
(Только бы мне никто не помешал!)
Вновь проплывёт предо мною
призрачный мой идеал.
Мне хорошо!..
«Ну подожди немножко.
Я же до главного так и не дошёл!
Что? Остывает картошка?
Надо садиться за стол?»
Жаль... Остывает картошка...
Картошка?.. Ах, да – я же сам просил.
«Ну почему не хочу? Хочу, конечно.
Как я себя чувствую? – хорошо».
А мне действительно хорошо? –
Да... Мне – хорошо...
1991
Я – странник
Я – странник, да, – я точно знаю это.
Хотя на мне фартовый пиджачок.
Но мой картуз и старые штиблеты
ещё хранит семейный сундучок.
Я – странник, да, – мне не нужны вериги,
меня никто не сможет изменить.
Есть люди, будто правильные книги.
Но мне, конечно, правильным не быть.
Я – странник. Да, – ну что могу я сделать?
Принадлежит моя природа – мне.
Я – странник. Да, – коль всё мне надоело –
и фонари, и тени на стене!
...И я уйду, смеясь над городами,
где мы живём – исчадья суеты!
Я – странник, я – пылинка в океане
неведомой космической мечты…
1991
* * *
Ирония судьбы – невинная причуда
таинственных начал, дающих форме суть,
меж тем как мы живём и в ожиданье чуда
пытаемся себя хоть в чём-то обмануть...
И ждёт нас впереди, в созвездии пророчеств,
забвенье и печаль. И это – не предел.
О, как я одинок! Как мой мирок непрочен!
Ещё вчера была здесь женщина. Я пел
и сердце предавал губительному жару,
пока родник души не заглушила страсть.
И прежде, чем прозрел, я, сам не свой, гитару
разбил, и был готов – чтоб самому пропасть.
А на меня уже была рубашка сшита –
в широких рукавах блистать перед толпой.
И так она меня любила деловито,
что я полгода спал, и снился мне запой.
Ах, есть во всём резон: в любви, в вине и в хлебе!
Но сразу как открыть мудрёный тот "сим-сим"?
Судья – один – Господь – в души бездонном небе.
Сам грешных не сужу. Да был бы не судим!
А впрочем, виноват; а всё ж, пред ней в долгу я.
Не много обещал, да и того не смог.
Принцесса, ты прости за вольность, за чужую.
Ты веришь в идеал... А я так одинок.
1991
Баллада о Светлячке
А. Г.
Где моря соединяются проливом,
на высоком берегу обетованном
Светлячок живёт – счастливое созданье –
у него фонарик есть чудесный…
В море ночью кораблям бывает страшно,
в море ночью кораблям бывает мрачно,
ну а если туча звёзды закрывает,
им совсем бывает худо в темноте.
Но у моря Светлячок живёт не зряшно,
на высокую травинку, как на мачту,
он взбирается, и ветер их качает,
и фонарик держит он на животе.
И тогда все корабли под парусами
бодро шествуют по узкому проливу,
даже может показаться, что танцуют
на волнах и набирают полный ход,
и кивают благодарственно носами,
мол, спасибо, о светящееся диво!
И уходят, и уходят в даль ночную,
за которою светлеет небосвод…
Свет всё ближе. Вот и утро наступает.
Море ласковым становится, игривым,
тормошит легонько дремлющую сушу,
умывает лица сонных берегов.
Светлячок фонарик тотчас выключает
и с травиночки спускается счастливым,
и в себе такую чувствует он душу,
что ему бывает долго не до снов.
А как только их раскроется завеса,
наблюдает он прекрасные виденья:
это – дальние моря и океаны,
это – яркие огни волшебных стран.
Он привет им шлёт фонариком чудесным,
и корабль его, влекомый вдохновеньем,
обгоняет все ветра и ураганы,
лишь покачивает мачту океан…
Но виденья неизбежно исчезают,
прочь уносятся с вечерним первым ветром.
И хоть как ему ни странно просыпаться,
всё же должен просыпаться Светлячок.
Потому что он, конечно, понимает,
для чего на берегу живёт на этом:
чтобы ночью кораблям не потеряться
в море,
нужно, чтоб светил им маячок.
И взбирается он снова на травинку,
и качает её ветер, словно мачту.
И он верит, верит в то, что не напрасно
светится фонарик в темноте…
1993
